Илья Мясковский: литературное

Запрет на пользование интернетом освободил мне массу свободного времени, и я читаю теперь в несколько раз больше. Или слушаю аудиокниги, что приятно нарушает тишину в доме. Я уверен, что между новостями о политзеках и войнах надо читать что-то и о культуре. И вот мой рассказ о личных открытиях, наверное, достаточно наивных.

Больше всего меня взбудоражил Достоевский. Я вышел неким причудливым образом на советский фильм «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского» Григория Зархи 1981 г. Смутно помнится, как родители вернулись домой из кинотеатра после премьеры; нас с собой не брали. Сейчас посмотрел, ерунда оказалась полнейшая ­– очень слабая мелодрама. Интересно, что вначале на роль классика пробовался Олег Борисов – артист бесподобный, хотя и Солоницын, его сменивший, тоже был хорош. Бают, что Зархи предлагал Борисову/Достоевскому в икону по сюжету плюнуть, а тот, напротив, режиссера послал куда подальше. Ушёл со съёмок, и был отлучён от «Мосфильма».

Олег Борисов в образе Достоевского. Кинопробы.

Оказалось, сказка наполовину. Я залез в дневники Борисова, опубликованные его сыном. Довольно интересно. В икону надо было не плюнуть, а взглянуть с ненавистью. Но Борисову и этого хватило; тем более что он убедился в полном отсутствии какой-либо режиссёрской концепции. А на «Мосфильм» он через пару лет вернулся, хотя трудности были.

Артист фанател от русской классики, сыграв, между прочим, Версилова в экранизации «Подростка» 1983 г. Как же, думаю, я «Подростка» этого не читал? Его ведь хвалят и относят к «Пятикнижию Достоевского» – вместе с «Идиотом», «Бесами», «Карамазовыми», «Преступлением и наказанием».

Отлично, взял и послушал. Отзывы узнал: великий-превеликий, бла-бла-бла, даже Сэлинджер свой сюжет для «Пропасти во ржи» отсюда взял. И ровно наоборот: что это за «мыльная опера» мексиканского разлива?!

И точно, давно во мне нечто подобное скреблось. В школе учили, что Достоевский – суперреалист, обогативший русскую литературу и т.п. Но если глянуть трезво, то у него к реализму столько всего понамешано! Иногда думаешь: вот этому герою шпагу в руки, и выйдет Гамлет, а тому парик напудренный, и в светский роман XVIII века! Сюжеты Достоевского абсолютно не реалистичны. Какие-то запутанные сложные интриги. Нас сбивает с толку реализм обстановки или костюма, но герои его могли бы действовать у Шекспира, Шиллера или Гюго. Романтизм бьёт через край, не говоря уже о сентиментальности.

Я обратился к авторитетам. Поясняют: у Фёдора Михайловича перекличек с европейской литературой море, от Сервантеса до Золя, на несколько диссертаций хватит (есть подробные статьи у А.Б. Криницына).  Да классик и сам писал, к примеру: Шекспир, Байрон, Вальтер Скотт и Диккенс в России известны лучше, чем, в Германии, а Шиллер нам роднее, чем французам. Вот я и чувствую эти шиллеровские страсти!  Исследователь пишет, что Достоевский потому и признан на Западе, что вырос в контексте европейской традиции.

Он лишь сетует в «Подростке», что французы стали слишком французы, а немцы – чересчур немцы, европейцев же не осталось. Если не считать русских. Русское дворянство – единственный настоящий наследник европейской культуры; предназначение России – объединить и примирить все идеи, рождённые в Европе.

А вот наследники его мыслят иначе: отгородить «русский мир» стеной ненависти от Запада, если нас не любят, не ценят и не принимают такими, как есть. Я думаю, что сегодняшние «почвенники», восхищаясь гением Фёдора Михайловича, не читали и сотой доли тех книг «коллективного Запада», которыми он упивался, мечтая о лучшем будущем.

Заодно объясняю, зачем мне надо было познакомиться с Диккенсом – без него не ясно, откуда явились к нам многословие и сантименты Толстого, Достоевского. Я просто понял, что их великие – если не по мысли, то по объёму – романы не объясняются предшествующей русской традицией: прозой Пушкина, Лермонтова или Гоголя, например. И падают на нас вдруг эти глыбы в школе, так что большинство детей их просто не читает, уворачиваясь. Но почему моя замечательная учительница-словесница не объяснила этого? Ох, не зря, наверное, висел в её кабинете портрет Ленина на самом почётном месте. Ложно понятый патриотизм.

Чарльз Диккенс

Попался мне под руку листочек с лермонтовским «Демоном», читал между делом в суде:

– И зло наскучило ему!

Никак он меня не касался прежде, пока не услышан был «Потерянный рай» Милтона. И Рубинштейн с Врубелем – в этой теме – шли мимо меня.

Читать, и смотреть, и слушать надо всех, не разделяя на своих и чужих, выбирая только по жанрам.

Но вернусь к «Подростку». Меня поразила некая асексуальность текста. У женщин есть только лица и платья, и то несколькими чертами. По описаниям автора я их себе представить не могу. Только отрицательная героиня, приживалка Альфонсинка, представлена телесно – но именно в негативном ключе, удивительно тощая, явная антитеза идеалу. И уж, конечно, в голову не придёт, что у этих женщин бывают месячные, они рожают детей и вскармливают их грудью. Их едва ли обнимают и целуют – у Достоевского мужчины целуются чаще. Герой, объясняясь в любви, падает перед женщиной на колени – а как же иначе себя вести?! )) Идеализируемая чистота детей – вероятно, в значительной мере заключается в отсутствии сексуального опыта. Нет, дети у него не в капусте находятся, поскольку завязка сюжета – внебрачная связь помещика со своей крепостной. Но писать о «грехе» он совершенно не желает. Легко объяснить это требованиями цензуры, но в то же время писал Толстой «Анну Каренину» - ему удалось пробить стену предрассудков, заговор молчания.

А ещё у Достоевского герои не работают. Принципиально. Убивают старух, играют в рулетку, стреляются – только не работают. Ходят друг к другу в гости и разговаривают. Деньги достаются им вдруг, а тратятся с потрясающей лёгкостью. Нет, бедность Фёдору Михайловичу ведома, он каждой копейке цену знает. Но, тем не менее, пачка денег эффектно швыряется в огонь – вот просто самый достопамятный пример из «Идиота».

Герои Достоевского – дворяне и чиновники, их дети и прислуга. А где, например, врачи, инженеры, предприниматели? Их нет. Только на втором плане, случайно. Ни секса, ни труда – двух главных составляющих человеческой жизни. Только разговоры. И суицид. Это очень хорошо получилось.

Присутствие цензуры ощутимо. Вот главный герой одержим идеей, подобно Раскольникову. Но идеи все – молодёжные – Достоевским упрощены или искажены. То Раскольников вдруг старуху решил убить, то Аркадий в «Подростке» мечтает разбогатеть, как Ротшильд, чтобы возвыситься над всеми. Примечательно, что обычных ростовщиков он честит при этом «жидами»… Просто удивительно, как я не бросил после таких слов сочинение сего антисемита. Вероятно, Аркадий не знал, что Ротшильд был евреем, или, напротив, чрезвычайное богатство банкира возвысило его настолько, что этническая связь потеряла смысл. Впрочем, Фёдор Михайлович и над поляками потешался, и французов с немцами не жаловал.

А с идеей всё очень просто, этот приём мы знаем: приписать оппоненту некоторый вздор, а потом успешно его разоблачать. Интересные молодые люди-спорщики появляются в «Подростке», успевают бросить нечто любопытное и исчезают, будучи затем арестованными. Ах, цензура… Вот же рядом начиналось «хождение в народ», сотни пропагандистов пытались донести до крестьян иные мысли, Бакунина или Лаврова, а в российской литературе являлись взамен базаровы, ставрогины и верховенские. И потом полковник охранного отделения, упомянутый мною ранее Мартынов, представлял «Бесов» своим читателям как верное изображение революционного подполья. Я не думаю идеализировать народовольцев! Но и не встретил пока в русской классике адекватного отражения этих людей и событий.

И тогда же я прочитал воспоминания Анны Григорьевны Достоевской, второй жены писателя. Её в фильме Зархи сыграла прекрасная Евгения Симонова – и хорошо сыграла! Мне интересны украинцы в истории России: предки Анны Григорьевны Снитко были по батюшке малороссами. А по матушке она шведка из Финляндии, включенной в состав империи. И независимость характера объясняется, возможно, этим происхождением.

Анна Григорьевна Достоевская

Из интересного, помимо известной всем романтической истории их знакомства и безудержного пристрастия Достоевского к рулетке, отметил я его глаза. Один карий, а другой чёрный, так что белка вообще не видно. Доктор прописал закапывать атропин после травмы: писатель страдал эпилепсией и наткнулся на что-то болезненно во время припадка. А у меня странная ассоциация: разные были глаза у булгаковского Воланда. Только один зелёный, а другой чёрный. Другой должен быть источник у «Мастера». Но вот один из сюжетов будущего романа проскальзывает в «Подростке» точно: упоминается  поклонником спиритизма «один приезжий шарлатан, будто бы при всей публике отрезывал человеческие головы, так что кровь лилась, и все видели, и потом приставлял их опять к шее, и что будто бы они прирастали, … и всё это произошло в пятьдесят девятом году». Вот вам и знаменитый сеанс магии в Варьете, где оторвал голову конферансье Бегемот. А я и не знал этой связи Булгакова с Достоевским, давно уже известной. Дилетант! ))  

Поразили описания бедности Достоевских: вечно закладывали вещи и продавали, одалживали и расплачивались по процентам. И платили ему меньше других, по 150 рублей за печатный лист, а Тургеневу, например, 500. Дружил Фёдор Михайлович с Победоносцевым, сотрудничал с Катковым – чур, меня, чур!  

Но «Подростка» перехватил в 1875 г. Некрасов и печатал в «Отечественных записках», самом прогрессивном журнале, который цензура прихлопнула чуть позже. Катков писателю отказал: у него уже был занят «Русский вестник», ожидалась «Анна Каренина» Толстого. Очень мило помирились два гения, Достоевский и Некрасов, рассорившиеся когда-то. Помню с юности рассказ, как приходит Некрасов к Белинскому примерно году в 1845-м и кричит:

– Новый Гоголь явился!

– Гоголи-то у Вас, батенька, как грибы растут! – мрачно парировал Белинский. Но тогда Некрасов угадал, речь шла о молодом Достоевском.

А вот потом наш герой поругался: с Тургеневым, с Белинским, с Некрасовым. И помирился с последним в 1875-м, когда жить оставалось – мы теперь знаем – одному два года, а другому пять. Лучше поздно, чем никогда.

Разумеется,  каждый остался при своих взглядах.

Ещё удивило, что до самой смерти Достоевский курил, хотя скончался от эмфиземы – болезни лёгких.

Достоевский на смертном одре. Рисунок И.Н.Крамского

Никогда не задумывался я о детях писателя. Анна Григорьевна родила четверых; их явление на свет, болезни, смерть двоих – отдельная история, радостная и горькая.

В общем, добрейший был человек, идеальный муж, заботливый отец. Только жутко ревнивый )) И к тому же интереснейший собеседник, эрудит.

Но разве могла А.Г. писать о нём плохо, коль скоро жила после смерти мужа изданием его книг? Впрочем, верю. Почти. Ещё одна женщина, оберегавшая наследие гения.

Говорят, её спрашивали потом:

– Почему Вы замуж больше не выходите?

Ей было при смерти Достоевского только 35, а жила до 70.

– После Фёдора Михайловича?! Да за кого же? Вот есть ещё граф Толстой, так он женат ))

Жаль только, эпоха в её воспоминаниях прошла мимо – лишь дражайший муж, его знакомые, дети и дом. Но ничто в этом мире не совершенно.

До встречи, до связи

И.М.  

Эта публикация в соцсетях