Победа на Всероссийском конкурсе «Доброволец России» для руководителя дзержинского филиала поискового отряда «Волонтер» Надежды Ступницкой – это не только повод громко (на всю страну!) сказать о своем проекте, но и возможность закупить на призовые деньги новое снаряжение для поисковиков. В общем, принимать участие в таких конкурсах со всех сторон правильно и уместно, считает Надежда.
Мы разговариваем по телефону, Надежда полчаса назад вышла с церемонии награждения и гуляет по Москве. Говорим о том, как проходил конкурс в этом году, как образовался филиал отряда в Дзержинске, и каково это – искать людей больше трех лет и при этом не выгореть и каждый раз не терять надежду на счастливый исход. И конечно, не упустили возможности поговорить о смешных и странных поисках – и о том, что "пробивает насквозь" сильнее всего.
"Внешнему миру" был виден в основном финальный этап конкурса "Доброволец России", когда идет голосование за финалистов в интернете. Проект Надежды Ступницкой был то на втором, то третьем месте – результат менялся почти каждый день. Но как выяснилось позже, это голосование давало лишь дополнительные баллы, а все решала конкурсная комиссия.
На кону была вся работа филиала поисково-спасательного отряда: десятки, сотни поисков, спасенные люди, школа безопасности, лекции в образовательных учреждениях. Городские и областные учения для волонтеров, постоянные обучающие проекты для поисковиков.
– Надежда, как далась победа? Стать первыми среди всех волонтеров со всей России сложно?
– Наверное, да, учитывая сколько раз нам нужно было защищать свой проект. 53 с лишним тысячи заявок на конкурс – это серьезная конкуренция. Считалось, что даже попасть в полуфинал – это уже много, а в финал, где были больше двухсот волонтерских организаций, и подавно сложно. А дальше ещё сто с лишним призеров и около 12 победителей в разных номинациях. И всё это мы прошли, даже не верится!
– Первое место в номинации «Организатор добровольчества» - что это значит? Как это оценить и представить?
– Это значит, что я привезу в Нижегородскую область, домой в Дзержинск больше миллиона рублей и потрачу их на снаряжение, на организацию учений, потрачу на отряд и вложу эти средства в его работу.
– Это было известно с самого начала, куда пойдут деньги в случае победы?
– Да, при заполнении заявки мы сразу указали, что потратим все на снарягу и немного на волонтерские мероприятия.
– Надежда, наверняка ответ на этот вопрос звучал последние дни не раз. С чего начался филиал «Волонтера» в Дзержинске?
– С меня и ещё двух человек. В начале был всего один инфорг. Теперь нас более ста человек, которые с разной регулярностью участвуют в жизни отряда. Теперь у нас есть несколько координаторов, несколько картографов, пилот дрона, инфорги… теперь нас много.
– Как ты искала людей? Как пыталась привлечь в отряд? Этим вопросом сейчас задаются многие филиалы...
– Помогли различные мероприятия, форумы, выставки. Практически в каждом мероприятии в Дзержинске мы пытались засветиться, везде, где можно рассказать об отряде, о проблеме пропадающих людей. Мы лезли буквально везде, ведь чем больше людей узнает об этом, тем лучше. Ходили по вузам, звали студентов. Но основной поток – конечно, с поисков. Те, кто приезжает на поиски и видит, как мы работаем, чаще всего остаются в отряде.
– Дзержинский – один из самых сильных филиалов «Волонтера». А в чем прежде всего его сила, как ты думаешь?
– Во-первых, в активности. Ещё у нас явно больше, чем в других филиалах отрядных специалистов, люди все время стремятся чему-то научиться и надо их в этом поощрять. Одних только «Спасателей. Рядом» (спецпроект из Петербурга на основе онлайн-приложения - прим. РНН) у нас десять человек аттестованных. Ну, и мы неплохо оборудованы, возим всюду оборудование и снаряжение свое, участвуем практически в каждом поиске. Наверное, поэтому у нас это все как-то дружно получается.
– Руководитель филиала где-то сидит и руководит, или тоже выезжает на поиски?
– Я бы сказала, только на поиски и ездит, почти нет никакого удаленного руководства. Только личным примером, только личным участием можно людей зажечь. С хорошей командой это делать, конечно, проще стало, кто-то на себя новичков берет, кто-то помогает. Да и не только на поисках, на всех мероприятиях руководитель филиала всегда должен быть. Статус руководителя обязанностей не снял, а только добавил. Ну и как рядовой картограф, как старший поисковой группы, каких много, все точно так же осталось.
– Что думаешь о профессиональном выгорании поисковиков и как сама с этим справляешься?
– Да, бывают моменты, когда очень хочется все бросить, но есть команда, которую ты считаешь практически семьей, ответственность за людей, за филиал, который создала. Получается, я слишком глубоко в этом увязла, и мне уже не выбраться (смеется).
– Понятно, что поисков было много, но какой из них сильнее всего ударил по нервам, так что не может забыться?
– Наверное, первый несостоявшийся, после которого и пришли мысли этим заниматься. У друга пропал дедушка и на него просто никто не поехал. Не смогли, не собрались, я не знаю. Дедушка так и числится пропавшим. Я тогда дала другу телефон отряда, горячей линии, сказала – чувак, звони туда, там тебе должны помочь! Сама я в отряде не была тогда, и не знаю, как так вышло, но никто не собрался и не смог тогда поехать. И вот эта обида, досада, мне до сих пор стыдно, что я дала человеку надежду, но она не оправдалась. Отчасти поэтому и упираюсь до сих пор, наверное. Потом, конечно, было много эмоциональных поисков, и первый лично найденный, и помню хорошо бабушку на болоте, которая три дня сидела ждала нас. Если бы мы не пришли, она бы не вышла сама, ноги отказали у нее. Все поиски так или иначе эмоциональные и затягивают в эту работу сильно. Но тот первый несостоявшийся забыть сложно.
– Какой самый… ну может быть, не смешной, но забавный поиск помнишь?
– Этим летом было забавно, когда ребенок дома залез на чердак, в коробку спрятался, да и заснул, а мама поиск объявила – и мы все подорвались и несколько часов его искали. Больше особо забавных не помню, но помню странный поиск, когда не совсем здоровая женщина подала заявку на поиск мальчика как его тетя, а перед этим сама создала страничку в соцсетях для этого несуществующего мальчика и для его отца. Мы с инфоргами долго распутывали эту ситуацию, вышло, что искали несуществующего ребенка. Странно, конечно, было.
– Про ребенка в коробке – что же забавного, если искали напрасно? Зря, получается. Не обидно было? И вообще не бывает чувства в духе «Ну вот, зря собирались!», когда потеряшку находят до того, как доехали на место поиска или нашли не вы, не там, где вы, а в другом месте?
– Никогда такого не бывает. В любом случае всегда эмоция от того, что человек найден, особенно когда жив, перекрывает все затраченные усилия и даже какие-то финансовые моменты. Бывает по-разному, или искали день, не нашли, снялись, поехали домой, а те, кому смену сдал – нашли. Иногда соберешься на поиск, едешь к месту сбора, а по дороге узнаешь – нашли! И ни капли досады, серьезно. Знаю, кто-то может сказать: «Ё-мое, собирались, столько проехали, как же так?» – но это редко. У наших ни у кого нет такого никогда. Никогда не знаешь критической массы всех общих разрозненных усилий по поиску, которая приведет к живому найденному человеку. Именно поэтому любые усилия важны, любые действия. Даже то, что ты собрался, взял друзей и проехал несколько часов ночью, но не доехал до точки сбора, потому что дали «Стоп экипажам» и потом «НЖ» ("Найден. Жив" - прим. РНН). Именно поэтому и важны, что показывают, кто на что готов. Наш главный итог – это найденные спасенные люди.
Роман Голотвин
Фото Романа Голотвина и из архива дзержинского филиала отряда "Волонтер"
Новости Нижнего Новгорода. Люди, места, события. Использование материалов "Репортёр-НН" разрешено только с предварительного согласия правообладателей. Все права на картинки и тексты принадлежат их авторам.
