Мужа Ирины Славиной Алексея Мурахтаева не назовешь человеком, который любит давать интервью. Говорит лаконично, оценивает происходящее жестко – такие люди сегодня и самим журналистам не сильно нужны! Но в годовщину самосожжения Ирины «Репортёр-НН» вместе с Алексеем еще раз возвращается в тот день. Эта беседа тяжело далась обеим сторонам – и, наверное, хорошо, что не попала в объективы: сегодняшний день не требует эмоций напоказ.
– Алексей, очень тяжело говорить о событиях того дня… Но каким тебе сегодня вспоминается 2 октября 2020-го? День по-прежнему разложен по часам или, напротив, воспоминания размываются?
– Я последний раз с ней разговаривал в 13.34. То есть я помню всё, от и до. Поминутно практически.
– Что Ирина сказала тогда?
– Сказала, что сейчас в банке и что скоро появится. Практически весь разговор. Понятно, что, когда у тебя вынесли всё (во время обыска по делу Иосилевича – прим. РНН), приходилось что-то решать… она за «Козу» очень переживала…
– Ты что-то заподозрил?
– Нет, конечно. Самое интересное, что еще с утра того дня у Иры таких планов не было. Я больше чем уверен, что был какой-то триггер, который всё это запустил. Звонок или еще что-то. И не узнать что, потому что телефон – полностью стертый. Мы с ней виделись утром примерно полчаса – и потом до ее смерти было часов семь, когда что-то могло случиться.
– От кого в итоге узнал, что случилось?
– Соцсети. Они реагируют очень быстро.
– Как обыск, прошедший накануне, отразился на настроениях в семье?
– Дело даже не в семье. А вот то, что этот обыск выбил у нее почву из-под ног – это точно. Она ждала каких-то провокаций, еще чего-то – но не такого откровенного вторжения. У нее был один вопрос: «За что?»
– Если бы вы не открыли тогда дверь, эти утренние визитеры действительно готовы были начать силовую операцию?
– Ну, конечно! Когда я посмотрел в камеру (Мурахтаевы установили видеонаблюдение над входной дверью – прим. РНН) – там стояло двенадцать человек, включая ОМОН или какое-то другое спецподразделение, какое у них там есть. Оперативники, еще кто-то… Двенадцать человек с бензорезом. Вот то, что происходило у Иосилевича – происходило бы и здесь. Да и чего от них закрываться – это бессмысленное занятие! Зачем, когда ты знаешь, что ты прав?
– Обыск, как мы потом узнали, просто обескровил «Козу» как средство массовой информации…
– Обескровил на 150 процентов. Потому что вынесли всё. Все компьютеры – вообще все! Все носители информации – вообще все! Все флешки от фотоаппарата – всё было вынесено. А самое интересное, что после того как всё случилось [с Ириной], я подал заявление, чтобы мне это вернули – и они всё вернули нераспечатанным! То есть это была силовая акция, попытка запугивания.
– При этом она проходила по делу свидетелем, то есть, как это бывает в теории, должна была помогать следствию…
– Да! Я не понимаю, почему ее нельзя было вызвать в тот же самый Следственный комитет. Допросить, опросить… В чем проблема-то?
Алексей Мурахтаев и Май
– Как, на твой взгляд, повели себя средства массовой информации после смерти Ирины? Как тебе это вспоминается сейчас?
– Слишком много было… даже не знаю, как это назвать… пиара и рекламы для себя. Никто не задумывался, почему это было сделано. Никто не поднял самые важные вопросы. Федеральная пресса – им глотку сразу заткнули. Но даже на местном уровне было просто изложение фактов – и всё.
– Но спустя какое-то время вышли несколько фильмов на YouTube – на «Дожде» (сейчас канал признан государством иноагентом – прим. РНН), у Пивоварова. Позволили эти расследования пролить свет, как-то объяснить людям мотивы Ирины?
– Мне кажется, жестче всё это надо было делать. А здесь… Ну, я же не знаю всей ситуации у Пивоварова, на «Дожде» и так далее. Но вопросы надо было ставить более жестко. Потому что будет до боли обидно, если всё это дело было сделано зря.
– Сейчас у нас есть еще одна возможность это проговорить: почему, на твой взгляд, Ирина это сделала?
– Ну, потому что вы же видите, какие действия за этим последовали! Потихоньку страну начали зачищать от всех людей, которые высказывают альтернативные точки зрения. Это что получается – у нас страна должна на каждый возглас господина Путина хлопать в ладоши? К чему мы приходим?
– На твой взгляд, удалось Ирине своим поступком приблизить людей к пониманию?
– Не знаю… Все же помнят, каким было заключение Следственного комитета – что она, по большому счету, сумасшедшая! Но то, что написано в заключении Следственного комитета – это неправда. Это враньё. Откровенная ложь. То, что у нее были какие-то проблемы с психической устойчивостью – это чушь собачья! Не может человек с неуравновешенной психикой столько лет заниматься журналистикой. У нее нервы были – железные!
– Ты четыре раза, по моим подсчетам, пытался с помощью юристов побудить Следственный комитет, прокуратуру как-то критически оценить их роль во всей этой истории. Почему, на твой взгляд, они каждый раз выносят одно и то же решение, но разными словами?
– Потому что у них есть приказ сверху. Это во-первых. А во-вторых, они просто боятся. Каждый из них боится за свое место, за свою зарплату и так далее.
– Вы приняли решение закрыть «Козу.пресс» как действующее СМИ…
– Ну, как сказать… Она «висит». Может быть, когда-то понадобится – пожалуйста! Сайт работает. Его можно будет перезапустить, но это будет стоить гигантских усилий, потому что прошло время. Но… Может быть, найдутся люди, которые будут это делать!
– Нужно это читателям сегодня?
– А сколько у нас осталось изданий, которые говорят правду?
– Мало, да… Но я задаю этот вопрос, потому что есть такие данные опросов: 56 процентов россиян волнует рост цен – и только 6 процентов обеспокоены посягательством на гражданские права и свободы…
– Они не понимают, что одно исходит из другого! Нет гражданских прав – цены будут расти и дальше. И больше! Потому что никто никогда не будет знать, о чем они там наверху договорятся между собой. Почему в других странах, если людям что-то не понравилось, они толпой выходят на улицу? Для того чтобы осадить немного правительство. А здесь – попробуй, осади! У нас бюджет страны тратится на защиту руководителей государства от населения!
Вот я – человек, не имеющий к журналистике никакого отношения. Но немного окунувшись, я понял, что и там практически ничего не осталось. Людей, которые могут не скрывая своего имени что-то высказать напрямую, почти нет. Молодежи нет. Это уже не журналистика – это «тик-ток» какой-то! Вот и всё! Они не очень понимают, что нужно делать.
– Как Ира работала? Она же была волком-одиночкой – насколько это было сложно в бытовом плане?
– Достаточно сложно. Львиная доля времени у нее уходила именно на журналистику. То есть это работа до самой ночи, иногда она вытаскивала какие-то темы до двух-трех часов ночи.
– Обижались на нее в семье?
– А что обижаться, смысл-то какой? Она без этого не могла!
"Пресс-центр форума "Свободные люди" в НН", - так подписала это фото сама Ирина
– Она часто шутила в соцсетях, что вы с ней абсолютно разные по взглядам на политику, на ситуацию в стране…
– Абсолютно!
– Насколько ваши позиции сблизились после того, что произошло 2 октября прошлого года?
– Ну, в принципе… У меня же не то чтобы подход [к оценке происходящего] был другой – я просто не предполагал, что всё настолько плохо! Просто через нее проходило больше информации, чем через меня. Но за последний год, окунувшись во всю эту мерзость, честно говоря… [позиции] не то что сблизились… Просто страшно становится от того, что творится в стране.
– Что ты планируешь делать дальше в отношении вердиктов СКР и прокуратуры, которые не считают себя виновными в смерти Ирины?
– Буду и дальше подавать иски – вплоть до ЕСПЧ.
– Ты веришь в перспективу этого дела?
– Тут дело не в вере – это надо делать! Медленно, методично. Я прекрасно понимал, что всё так и будет.
Александр Пичугин
Фото с ФБ-страницы Ирины Славиной. С бессрочного разрешения владелицы страницы
Новости Нижнего Новгорода. Люди, места, события. Использование материалов "Репортёр-НН" разрешено только с предварительного согласия правообладателей. Все права на картинки и тексты принадлежат их авторам.
