Сегодня Богородский городской суд продолжил рассмотрение моего дела о «коронавирусном фейке». Были допрошены свидетели со стороны защиты Юлия Скугаревская и Ирина Молчанова, а также эксперт-лингвист, кандидат филологических наук Елизавета Колтунова. Планировалось допросить также филолога Следственного комитета Юлию Бараблину, чья экспертиза легла в материалы дела. Обвинение изначально было против вызова в суд Бараблиной, объясняя это ее сильной занятостью. Но сегодня выяснилось, что занятой эксперт СКР на самом деле в отпуске. Следующее заседание – только 24 августа, поэтому у госпожи Бараблиной есть шанс предстать перед судом как следует отдохнувшей.
Для тех, кто еще не знает, за какие деяния журналисту сегодня можно стать фигурантом уголовного дела, предлагаю прочитать мой июньский текст, там всё детально.
Свидетели со стороны защиты попали в зал суда не с первой попытки – например, для Юлии Скугаревской это был третий визит в Богородск, прежде чем ей удалось высказать свою позицию и ответить на вопросы. Юлия, как и я, была среди блогеров, приглашенных 10 апреля на зум-конференцию губернатора, где Глеб Никитин просил найти особые слова, чтобы убедить людей сидеть дома. По сути, Скугаревская повторила в суде то, что уже писала на своей странице в фейсбуке: каждой аудитории нужны свои особые слова. Текст телеграм-канала «Сорокин хвост», где рассказывалось о спланированной акции по инфицированию населения, не мог появиться в официальных СМИ – это авторская (на тот момент еще и анонимная) реакция на сознательное нарушение режима самоизоляции во время православных богослужений в Вербное воскресенье.
Юлия Скугаревская, свидетель защиты:
– Та аудитория, с которой я общаюсь, восприняла этот текст именно так, правильно услышав Александра. Я считаю, что текст Александра говорит о том, что грозит опасность. Она очень близкая и масштабная, поэтому нужно этого избежать – вот такой призыв я услышала в этом тексте. Но конкретных фактов там не было, это точно не новостной текст.
Ирина Молчанова впервые в жизни примерила на себя роль свидетеля, можно сказать, благодаря соцсетям. Во время обсуждения обстоятельств моего дела в фейсбуке Ирина призналась, что увидела мою публикацию непосредственно в день ее появления, и я попросил ее рассказать о своих впечатлениях в зале суда. Что она и сделала.
Ирина Молчанова, свидетель защиты:
– Увидела этот текст 12 апреля. А в семье мы как раз обсуждали Вербное воскресенье, шла трансляция из Москвы, из храма… И мы сидели и обсуждали: Господи, только бы не открыли храмы на Пасху, потому что неизвестно, чем всё это закончится. У меня у подруги дочь была беременная, мы все нервничали… Я лично всё поняла в этой публикации – она меня ни задела, ни испугала, ни тронула. Я еще подумала: Господи, наконец-то хоть кто-то, пусть в саркастическом плане, написал, что не надо никуда ходить.
Пожалуй, ключевым на сегодняшнем заседании стало выступление лингвиста Елизаветы Колтуновой. На ее профессиональный взгляд, весь спорный текст – одна развернутая авторская метафора, очень размытая по смыслу, но позволяющая понять, что автор имел в виду, если включить «фоновые знания».
Елизавета Колтунова, кандидат филологических наук, доцент кафедры теоретической и прикладной лингвистики Института филологии и журналистики ННГУ:
– Текст просто переполнен словами с отвлеченным значением, часть слов использована в таком… иронично-саркастическом смысле. Текст построен так, что очень проглядывается метафора шпионского романа или шпионской повести. Поэтому здесь и «правоохранительные», и «распространители», и «имена-пароли-явки», и «нарушения», и «специально оговоренные места» – вот как в шпионских романах происходит, так и тут. То есть видно, что текст писал человек креативный, творческий, текст писал человек неравнодушный, его беспокоит ситуация. Привязать к Вербному воскресенью – да, можно, потому что здесь есть число, 12 апреля. Это конкретный факт – и сразу он дает какую-то привязку. Если бы этого конкретного факта не было, этот текст можно было бы привязать к чему угодно.
На протяжении всего периода следствия и с самого начала судебного процесса следователь и обвинитель упорно называли «Сорокин хвост» «публичным новостным каналом», хотя даже беглое знакомство с содержанием позволяет понять – классическими новостями там и не пахнет! Мне было принципиально важно услышать от специалиста-филолога подтверждение, что текст, который привел меня на скамью подсудимых, – не новостной, но публицистический. По мнению Колтуновой, он даже близок к текстам художественной литературы. Приводу наш короткий диалог в зале суда полностью.
– Елизавета Аркадьевна, вы уже сказали, что весь анализируемый текст представляет собой ироничную развернутую метафору. И также совершенно справедливо указали на то, что у всех людей разное восприятие напечатанного, сказанного текста. Соответственно, у меня вопрос: с точки зрения языкознания это нормально, если ироничная метафора понимается не всеми 100 процентами прочитавших?
– Безусловно! Это зависит от уровня культуры. Скажем, я читала Оруэлла, поэтому, когда я ваш текст смотрела, мне почему-то вспомнился «Скотный двор» и тому подобное…
– Спасибо за комплимент!
– Я понимаю, в какой культурной парадигме вы работаете. Это так же, как с мемами, вокруг которых также очень много судебных прений идет. Мем может быть правильно понят только теми, кто знает источник появления этого мема.
– Соответственно, уточняющий вопрос: можно ли считать творческой неудачей автора, если какой-то процент прочитавших его сообщение не понял его правильно?
– Нет. Некоторые и Достоевского не могут дочитать до конца. Даже начать не могут! Мы же не можем сказать, что это его творческая неудача!
Очевидно, что свидетели обвинения, усмотревшие в моем тексте даже оскорбление чувств верующих, дискредитацию правоохранительных органов и оппозиционный «наезд» на президента Путина, имеют полное право на свою точку зрения. Но почему именно их мнение воспринимается обвинением как аргумент?
Для ответа на этот вопрос достаточно просто перечислить, о чем прокурор спрашивала сегодня в зале суда Юлию Скугаревскую. Ей-Богу, тут даже не нужны ответные реплики – всё понятно и без них:
– Слово журналиста – это инструмент? Или просто способ развлечения?
– Доступно ли он (то есть Пичугин), однозначно или неоднозначно, донес до своей аудитории информацию?
– Можно ли в такой период журналисту или другому человеку использовать в разговоре и в подаче информации такие слова как «террористический акт», «уголовный кодекс», упоминать ФСБ?
– Как вы считаете, ограничения нужны журналисту в работе?
– Например, если будет запрет публиковать информацию о рецептах с картошкой – вы послушаетесь? Перестанете публиковать?
При этом я абсолютно уверен, что представитель обвинения не видит в этих вопросах ничего катастрофичного. «А что не так?»
Я также понимаю, что для многих в стране словосочетание «свобода слова» давно стало ругательным. Нас постепенно приучают к тому, что высказывать свое мнение, да еще и каким-то «витиеватым» способом – опасно. Чревато проблемами. Хочешь что-то сказать – говори четко, как в рапорте! И не надо там всяких метафор и перифраз! А лучше вообще молчи!..
В итоге все манящие преимущества статьи 29 Конституции России о свободе мысли и слова в большинстве россиян уже давно наголову разбиты «внутренним цензором». Но это еще полбеды! Хуже то, что «внутренний цензор» уже превращается во «внутреннего жандарма». Цензор затыкает рот только своему «хозяину» – жандарм не терпит инакомыслия и в чужих высказываниях. Поэтому всё чаще в ответ на чье-то непонятное суждение вместо снисходительного: «Ну ты задвинул!» – подкрадывается злорадное: «Смелый, да?! Думаешь, всё можно тебе?» Это своего рода защитная реакция долго молчащего человека, которому, скорее всего, противно собственное молчание, но еще более противны те, кто по-прежнему говорит.
«Искушение внутренним жандармом» сильнее, чем может показаться. Овладевает человеком незаметно, но начисто лишает таких качеств, как терпимость, эмпатия, а в конечном счете – объективность. Невозможно быть объективным, если сам не чувствуешь внутренней свободы и подсознательно считаешь внутреннюю свободу другого чем-то очень вредным.
Следующее заседание суда – 24 августа. Наблюдаем…
Александр Пичугин
Фото Елены Латышевой
Новости Нижнего Новгорода. Люди, места, события. Использование материалов "Репортёр-НН" разрешено только с предварительного согласия правообладателей. Все права на картинки и тексты принадлежат их авторам.
